Редкая порода

 

Передо мной лист бумаги. Я беру черный карандаш и рисую пингвина. По правде, пингвин получается ужасный — за него мне бы в школе влепили двойку, но я не на уроке, а дома, поэтому могу рисовать любую ерундистику.

Пингвин поворачивает голову туда-сюда. Ищет рыбу, чтобы перекусить. Тогда я беру серый карандаш и рисую ему рыбу. Проглотив ее, пингвин требует еще. Так он проглатывает еще пять рыб, а потом издает свой особый пингвиний звук. Думаю, звук означает, что пингвин доволен.

Вот теперь у меня есть свой пингвин. Завидуйте.

— Пойдем, — говорю я, и мы идем из моей комнаты в коридор.

Пингвин неуклюже переваливается. Он толстый, и клюв у него длинный. В Антарктиде таких точно не водится, а если и водится, то раз в миллион лет.

Мама гремит на кухне чем-то. Обед готовит.

— Мама, — говорю я. — Это пингвин. Можно, он будет жить с нами?

Мама всегда выглядит так, словно упала с луны. Из-за уха у нее торчит карандаш, очки на лбу — и она постоянно их там забывает.

Когда мы с пингвином появляемся, мама как раз сжигает яичницу. Дым стоит коромыслом.

Глядит на нас мама и спрашивает:

— И что он будет делать?

— То же, что и я, — отвечаю.

— И в школу пойдет?

Я еще не думал об этом, но почему бы пингвину не пойти в школу? Чем он хуже других? Вот мой одноклассник Федя Ушкин — так ему самое место в зоопарке, в компании с гориллами. И он ходит в школу. При этом по математике отличник.

— Пойдет, — отвечаю.

Чтобы дым улетучился, мама открывает форточку. Прохожие могут подумать, у нас пожар.

— Я согласна, если папа согласен, — говорит мама, раздумывая, что бы еще такое сжечь на обед. — Но чтобы твой пингвин вел себя тихо и не пачкал паркет!

Пингвин смотрит на маму черными блестящими глазками. И отвечает по-пингвиньи.

— Он обещает, — перевожу я.

— Идите к папе!

Мысли мамы вечно неизвестно где. Она преподает в Университете и решает какие-то жутко сложные задачи, поэтому ее соображения не хватает даже для того, чтобы соорудить самый простой обед. Каша у мамы вечно недосолена, макароны переварены, колбаса настругана так, словно ее рубили топором, а печенье она делает такой крепости, что кувалдой не разбить. Если папа не приходит ей на помощь — беда.

Мы идем в гостиную. Позади нас мама предпринимает новую попытку не дать семьи умереть с голоду.

— Папа! — Мы с пингвином вваливаемся без церемоний.

Телевизор работает. Папа спит с ноутбуком на коленях.

— Папа! Это пингвин. Можно он будет у нас жить? Мама разрешила.

Папе нужно время, чтобы прийти в себя. В голове у него тоже уйма сложных задач — он программист. Программисты все немного того.

— А он не кусается? — спрашивает папа.

— Нет. У него нет зубов.

Папа указывает на длинный клюв пингвина.

— А это что?

— Клюв.

— Вижу, но таких клювов у пингвина не бывает!

— У моего бывает, — отвечаю я. — Он очень редкой породы. Суперимператорский.

Пингвину нравится это слово, он кивает.

— Если обещаешь, что от него не будет неприятностей, тогда пусть живет с нами, — говорит папа.

Я смеюсь.

— Какие от пингвина могут быть неприятности?

Папа погружается в раздумья.

— Только спроси у сестры. Если она разрешит, тогда пусть пингвин остается.

Танька — противная. Большая и грубая, я с ней часто дерусь. У нее зеленые волосы, глаза подведены черным. Думает, вся из себя крутая, если учится в десятом классе.

За ее дверью гремит музыка. Мы с пингвином стучимся. Танька открывает и орет:

— Чего надо?

— Мама и папа разрешили пингвину жить у нас. Если ты разрешишь.

До Таньки доходит не очень быстро. Пингвин, задрав голову, слушает музыкальный грохот из ее комнаты.

— Какая жуть! — говорит Танька. — Что за урод?

Рассказываю. Она:

— Нет! Никаких уродов! Никаких пингвинов!

— Если не разрешишь, я скажу папе, что ты лазила в его ноутбуке и знаешь пароль. А папин ноутбук — это святое.

Танька становится красная, словно кетчуп.

— Паршивец!

— А потом пойду к маме, и она узнает, как ты стащила из ее кошелька кое-что.  

Ясно дело, речь о деньгах. Танька тратит их на всякую ерунду. Этой ерундой завалена и заклеена вся ее комната. Но этой ерунды моей сестре мало — надо больше. И Танька понемногу тянет из родительских кошельков.

— Шантажист! — возмущенно пыхтит Танька. Ей даже пожаловаться некому. Если в гости придут бабушка и дедушка, им она и им сказать не сможет: у них она тоже тянула.

Я улыбаюсь. Пингвин — тоже.

— Ладно. Пускай живет, — рычит Танька. — Но если он будет шастать по моей комнате, берегитесь оба!

Сестра показывает нам кулак.

— Крааа, — говорит мой пингвин.

— Фу!

Дверь закрывается с таким грохотом, что в ванной неподалеку что-то падает.

Знаю! Понял! Танька не очень любит пингвинов, вот в чем дело. Иначе бы с чего ей быть против? Если, конечно, не считать, что она просто противная злючка.

— Ну, теперь ты будешь жить у нас, — говорю я пингвину. Мы возвращаемся в комнату. — Ты рад?

— Крааа… — Пингвин рад.

Сажусь на стул, беру карандаш и рисую целое ведро, наполненное рыбой. Потом я подбрасываю рыбу в воздух, а пингвин ловит ее и заглатывает в один присест.

Хлоп! Хлоп! Хлоп!

Вот такой у меня пингвин.

Завидуйте!

 

 

Имя

 

— А у твоего пингвина есть имя? — спрашивает мама на следующее утро.

С ловкостью фокусника она помогает мне заправлять постель.

— Нет, — отвечаю я, зевая. Мысли мои похожи на куриный бульон — я не выспался. Полночи пингвин ходил по комнате и скреб когтями по полу.

— У каждого должно быть имя, — говорит мама.

— Крааа! — соглашается пингвин. Сидя на стуле, он чистит перышки.

Я говорю маме, что она права — без имени не обойтись. Но какое? Нужно ли мне позвонить какому-нибудь исследователю Антарктиды? Может, кто-то из них знает подходящее?

Мама отвечает, что исследователь Антарктиды нам не нужен. Сами управимся.

— Крааа!

Постель заправлена. Мама целует меня в лоб и хочет поцеловать пингвина. Мама не боится его, не то что Танька. Думаете, что моя сестра вчера учудила? Застав пингвина в туалете, она заорала так, что во все нашем районе затряслись стекла. Хорошо еще не вылетели.

— Ноги моей там больше не будет! — заявила Танька.

Мама и папа ответили ей: ну-ну, это всего лишь пингвин. Я подтвердил: ничего страшного — всего лишь пингвин. Но мое мнение для сестры ничего не значит. В ярости она убежала к себе, но уже через час до меня донесся звук смываемого бачка.

Как я и говорил — ничего страшного. Вот если бы там в туалете Таньку поджидал динозавр…

Садимся завтракать. Завтрак сегодня готовит папа. Написав какую-то новую крутую программу, он находится в хорошем настроении, и все у него в руках горит.

Мы едим. Чавкаем. Хрумкаем. Соблюдаем все правила неприличия.

А на повестке дня у нас — имя для моего пингвина.

— Надо что-то морское, — говорит папа, уплетая яичницу. — Например, Френсис Дрейк.

Возражаю:

— На мой пингвин не пират.

Мы с пингвином переглядываемся, как заговорщики. Он мигает своим блестящим глазом. Не хочет быть пиратом.

— Тогда что-то ледяное, снежное, — говорит мама, отхлебывая чай. — Например, Снежок.

— Это имя для снеговика, — отвечаю я. — Или для белого котика, которого вы мне однажды не разрешили завести, помните?

Родители не любили, когда им напоминали о том, что они не разрешили мне когда-то. Илине разрешили Таньке. В ее случае эти воспоминания могут вызвать настоящий катаклизм.

Оба они утыкаются в свои тарелки.

— Мой пингвин суперимператорский, — напоминаю я, заталкивая в рот целый кусок хлеба с вареньем и маслом.

— Тогда назови его Наполеоном, — кривит губы моя сестра.

Я вытаращиваю глаза. Пингвин не отстает и тоже таращит. Мама таращит, и папа тоже.

— Наполеон, — говорит мама, — очень даже подходяще.

Все смотрят на меня, а я только и делаю, что киваю, стараясь быстрее проглотить хлеб, масло и варенье.

— Отлично! Супер!

— Крааа! — говорит пингвин.

Я ему:

— Теперь ты — Наполеон.

Конечно, он ничего не знает о том, что это была за личность, но имя ему нравится. Чтобы отметить это событие, пингвин легонько клюет Таньку в руку.

Думаете, Танька счастлива? Ничуть.

 

Ванна

 

Наполеон любит купаться. Он же пингвин! Я наливаю полную ванну ледяной воды и бросаю в нее свои игрушки. Пингвин плюхается следом, поднимая брызги до потолка.

Мама сердится, что после нас на полу всегда целый потоп.

— Бери тряпку, — говорит она, возникая на пороге.

Кто-то другой принял бы ее за привидение — до того странный у мамы вид. Всю ночь она проверяла студенческие работы, а это кого угодно превратит в монстра.

— Но мама…

— Бери тряпку и вытирай!

Мама иногда бывает строгая.

Наполеон, сидящий посреди ванной, смотрит на нас. И улыбается хитрой пингвиньей улыбкой.

— Мало еще бардака, — говорит мама.

— Но если мало, — отвечаю, — добавлю еще.

— Очень смешно! Вытирай!

Ей смешно, а мне нет. Что я такого сказал? Если мало, то можно ведь и добавить.

Странные все-таки эти взрослые…

Вот Танька обрадовалась бы, застань меня за этим занятием. Однажды она сказала, что таким, как я, надо прописывать трудотерапию.

К счастью, Таньки дома нет. Она ушла гулять со своим сдвинутыми друзьями.

— Крааа! — говорит Наполеон, гоняя по воде кораблик.

Я вытираю воду с пола, а пингвин решает повеселиться. У себя в Антарктиде пингвины очень резво плавают, ныряют и выпрыгивают на берег. Тем же самым теперь занимается и Наполеон.

Я вытираю воду, он брызгает еще больше, носится по ванне, точно заводной. Вскоре я становлюсь совершенно мокрым. Воды на полу столько, что можно подводную лодку запустить.

Высунув голову из-за края ванны, пингвин смотрит на меня.

— Кто из нас купался сегодня? — спрашиваю.

— Крааа!

— Вот именно.

Я уже неплохо перевожу с пингвиньего языка. Это означает: «Теперь нам обоим весело!»

— Будет еще веселее, если вода протечет на нижний этаж и затопит соседей, — говорю.

Наполеон вылетает и ванны, как ракета. Плюх! Он стоит передо мной — и протягивает свои крылья, и обнимает меня.

Даже у себя в ледяной Антарктиде эти птицы знают, что значит дарить тепло.

 

Полярный исследователь

 

Грустный Наполеон сидит в углу. От рыбы отказывается, хотя я уже три корзины ему нарисовал. Не хочет.

Тогда я прибавляю к рыбе парочку кальмаров. Пингвин лишь бросает на них грустный взгляд. Нет. Кальмаров тоже не надо.

Я бросаю карандаши и сажусь рядом с ним. Сидим молча. Смотрим в стену.

— Может, тебе не хватает твоих родственников? — спрашиваю я.

Наполеон поворачивает ко мне голову. Он говорит: «Крааа!» — очень тихо и с вопросом. Ему хочется знать, не шучу ли я.

— Ты хочешь их повидать?

Пингвин суетиться, трогает клювом мои руки, а затем кладет голову на колени.

— Тогда мы можем проведать их.

— Крааа!

Это значит: «Конечно, я очень хочу проведать родственников! Это мечта всей моей жизни! Мы правда пойдем?»

— Правда, — отвечаю. — Только вот где нам искать этих суперимператорских пингвинов?

Наполеон кружится вокруг себя, взмахивает крыльями, топочет ногами. Как будто танцует.

Мы собираемся в Антарктиду. Пока никто не видит, я вытаскиваю из кладовки зимнюю одежду. На сборы уходит пара минут, и вот мы идем. Приходим в Антарктиду. Повсюду только снег, ледяные скалы и жуткая холодища. Прям зуд на зуб не попадает. И нигде нет никаких указателей — надо ли шагать направо или налево, непонятно.

Вдруг налетает пурга, ветер чуть не сбивает меня с ног.

Думаю: «Потеряюсь. Папа и мама расстроятся. А Танька, наверно, будет радоваться. Закатит целую вечеринку со своими ненормальными приятелями».

Наполеон протягивает мне крыло, и я хватаюсь за него. Мы идем. Мой пингвин ведет меня через пургу.

— Крааа!

Пурга неожиданно заканчивается. Перед нами стоит много-много ледяных домиков, целая равнина покрыта ими, так что кажется это у равнины от холода пупырышки выступили.

— Крааа! — зовет Наполеон.

Хочу спросить, кого он зовет.

Из ближайшего домика вдруг выходит суперимператорский пингвин, очень похожий на моего. Из другого домика выходит еще один. Потом они выходят из третьего, четвертого, пятого и так далее.

Пингвинов становится все больше. Собравшись толпой, они шагают к нам своей смешной переваливающейся походкой.

Наполеон бросается к любимой родне, обнимается с каждым пингвином.

— Человек! Человек! Человек!

Полярный исследователь выскакивает из ледяного домика и мчится ко мне.

— Откуда вы тут? — спрашиваю.

У полярного исследователя борода покрыта ледышками, брови покрыты ледышками, сам он тоже, в основном, покрыт ими. Но его глаза горят весельем. Он рад меня видеть.

— Однажды я заблудился, думал, что сгину в ледяной пустыне, но один пингвин нашел меня в пурге и привел сюда. Не дал мне погибнуть. И теперь я один из них.

— Они вас усыновили? — удивляюсь я.

— Конечно! Теперь мне нравится питаться свежей рыбой. Это хорошо и полезно.

Ничуть в этом не сомневаюсь. Показываю ему своего Наполеона.

— Да, — одобрительно кивает полярный исследователь. — Суперимператорские пингвины — лучшие друзья. Если рядом один из них, ты никогда не будешь одиноким. А у меня их вон сколько!

Полярный исследователь раскинул руки. Пингвины сгрудились вокруг него, словно толпа детишек, одетых в черно-белые костюмчики.

Думаю: «Повезло так повело. Я бы, наверно, тоже мог бы остаться, но от мамы я получу выволочку, если не вернусь к ужину».

Мы прощаемся с полярным исследователем. Он пускает слезу, которая тут же замерзает на холоде. Я и Наполеон машем ему на прощанье.

Немножко грустно уходить из Антарктиды — тут здорово. Но ведь в любой момент мы можем вернуться, правда?

Главное, теперь мой пингвин снова весел. Как тот полярный исследователь, он больше не чувствует себя одиноким.

Потому что у него есть я.

А он — у меня.

Спасибо, Наполеон!

 

 

Великан идет к зубному

 

У пингвина нет зубов, а у меня они есть, и в одном из них появляется дырка. Это больно, знаете ли. С самого утра зуб ноет и ноет. Я тоже ною, не хуже этого дурацкого зуба.

Мама влетает в комнату.

— Сильно болит?

Я киваю. Жуть как болит.

Пингвин сочувственно трогает меня за руку.

— Решено! Едем к врачу!

Мама переходит в боевой режим. Она решительно одевает меня, решительно одевается сама, решительно звонит в больницу и решительно говорит, что ей нужно. Мама редко бывает такой дома, но у себя в Университете она решительная каждую минуту. «Ох уж эти студенты, — жалуется она вечерами папе. — Их только в ежовых рукавицах держать!» Она имеет в виду — в строгости. Правда, причем тут милые ежики, я до сих пор не пойму.

В больнице все понимают. Когда мама в боевом режиме, ей нельзя перечить.

— Наполеон поедет с нами!

— Нет!

— Да!

Хоть и больно, но я тоже решителен. Если мой пингвин не пойдете со мной, я умру от страха!

Наполеон стоит у входной двери.

— Крааа!

Он готов. Мама ворчит:

— Хорошо.

Мой зуб, чувствуя, что скоро ему зададут жару, ноет все сильнее.

Мы скатываемся по лестнице, трусим к стоянке, забираемся в нашу старую машину. Приходится ждать пингвина — он не может идти быстро на своих ножках. Мама похожа на закипающий чайник.

Наконец, Наполеон садится рядом со мной. Ему все интересно, и по пути в больницу он ерзает и подпрыгивает на сиденье.

А мне что? Я бы и рад разделить его радости, но мне не до того! В моем зубе поселился жгучий вулкан. Он донимает меня, жжет меня. Из-за него из моих глаз слезы бегут в три ручья.

И это полбеды — чем ближе к больнице, тем сильнее мой страх. Страх перерастает в ужас. Нет, в Ужас. Обязательно с большой буквы.

Вот и больница. Я трясусь от страха, представляя себе кресло и машинку, которой сверлят зубы.

Мама говорит:

— Как маленький! Соберись!

Я и есть маленький. Если бы я мог сию же секунду вырасти, стать взрослым, то стал бы… Но почему нет?

Я вырастаю. Еще чуть-чуть — и не вылезти из машины.

— Другое дело, — говорит мама, — пошли.

Я теперь великан. Протянув руку, беру моего пингвина и кладу в карман, откуда торчит его голова.

Все кругом смотрят на нас, удивляются, качают головами. Вот какой великан вымахал! Наверное, и не боится ничего.

Правда, я и не боялся, вот нисколечко. Я же великан. Топаю большими ногами, делаю большие шаги. Чтобы войти в двери мне надо согнуться вдвое. Какая же маленькая больница!

Врачи смотрят в мою сторону. Сидящий в моем кармане пингвин машет крылом.

С острой болью пускают без очереди.

— Скорее, скорее, проходите.

Пригибаясь, прохожу в дверь кабинета. Врач и медсестра никогда еще не видели такого пациента.

— Будь умницей, мой великан, — говорит мама, оставаясь в коридоре.

Зубоврачебное кресло подо мной скрипит, вот-вот сломается. Мой вес сейчас, наверное, равен ста обычным мальчикам, поэтому ничего удивительного.

Врач копается в моем рту, а мне не страшно.

Врач берет какие-то блестящие штуки, проверяет, что там такого в дырявом зубе, а мне не больно. Я же великан!

Наполеон с важным видом расхаживает по кабинету.

Врач берет свою машинку и начинает сверлить. Сверлит и сверлит, а мне все равно. Великаны не боятся.

Медсестра подружилась с моим пингвином. Сидя у нее на коленях, Наполеон смотрит в книжку, которую она ему показывает. И говорит: «Крааа!» — если ему что-то нравится.

— Готово! Пломба поставлена.

Врач смотрит на меня сияющими глазами. Обычно дети с дырками в зубах канючат и ревут, но не я. Я особенный. Нам с пингвином дают витаминку.

Боли нет. Мама счастлива, я счастлив. Мы обнимаемся. Наполеон подходит и обнимает нас двоих.

Люди в приемной, ждущие своей очереди, плачут и вытирают глаза платочками.

Теперь мне нет нужды быть великаном.

— Идем, — мягко говорит мама, выходя из боевого режима.

Ура! Едем домой!

Топ-топ-топ — так шагает мой пингвин рядом.

 

 

Тапочки

 

У суперимператорских пингвинов тоже случается бессонница. Когда Наполеону надоедает лежать на подстилке в углу, он принимается бродить по квартире. Ходит и ходит, ходит и ходит. По коридору, по кухне, по гостиной.

Если дверь закрыта, он стучит в нее своим длинным клювом.

Тук! Тук! Тук!

Наполеон будит мою сестру, она спрашивает: «Кто там? Я сплю!» Она злится и утром устраивает мне выволочку: «Почему твой пингвин разгуливает по ночам?»

Я говорю:

— Он свободное существо. Где хочет, там и гуляет. И в любое время.

Зеленые волосы Таньки поднимаются дыбом.

— Посади его на поводок! — рычит сестра.

Я не собираюсь садить моего пингвина на поводок.

Танька бежит жаловаться маме и папе.

— В самом деле, — говорит папа, который тоже не выспался.

— В самом деле, — поддакивает мама с красными глазами.

Наполеон всякий раз отодвигает стул, которым я подпираю дверь моей комнаты изнутри. Ему хочется ходить свободно.

Топ-топ-топ!

Его шаги по паркету доводят всех до белого каления.

— Видишь ли, — объясняю я моему пингвину. — Люди должны спать по ночам, иначе они сойдут с ума.

— Крааа.

Это значит: «Все равно буду гулять, если захочу!»

Наполеон бывает таким упрямым, что никакого сладу с ним нет.

И в эту ночь пингвин ходит, и в следующую. Мне приходится бегать по квартире, ловить его, возвращать обратно. В школе я сплю на уроке и едва не получаю двойку.

— Крааа, — говорит мне Наполеон, когда я возвращаюсь домой, волоча рюкзак по полу.

— Все из-за тебя!

— Крааа?

Мы не разговариваем. Дуюсь в своей комнате, пока мне не приходит гениальная идея.

Пока дома никого, я решу проблему!

Мчусь в кладовку, устраиваю там настоящий бедлам. Ура, они нашлись — мои старые валенки. Я ходил в них года в три, теперь они давно малы.

Беру ножницы и отрезаю голенища, которые не нужны. Говорю моему пингвину, чтобы он подошел. Наполеон подходит бочком, думая, что получит еще один выговор.

Усаживаю его на стул и одеваю его лапы в войлочные тапочки. Они ему в самый раз, точно специально сшили! Велю ему пройтись.

Пингвин соскакивает на пол и переваливается. От меня к двери, от двери ко мне. Поднимает голову, и мы смотрим друг на друга.

— Получилось! Теперь ты можешь ходить, и тебя никто не услышит. Ура моим старым валенкам!

— Крааа! — восторженно кричит Наполеон.

Ходит мой пингвин, не нарадуется обновке.

Ну разве я не заслуживаю пятерку?

Вечером нашествие — всей гурьбой вваливаются папа, мама и Танька. Все поздравляют меня, поздравляют пингвина, радуются, что теперь можно нормально поспать.

В честь этого события мама при поддержке папы устраивает небольшой праздник. Мы наедаемся до отвала и в торжественной обстановке смотрим телевизор.

Ночью, нежась в постели, я слышу странный звук.

Бум!..

Через некоторое время снова…

Бум!

Уже ближе к двери моей комнаты…

Бум!

И так всю ночь!..

Утром, меча молнии, папа интересуется у меня, в чем дело! Мама тоже интересуется. На нее жутко смотреть — бедняжке остается сесть на метлу и улететь на край света. Никто и не подумает, что она не ведьма.

Танька орет благим матом, что уйдет из дома вот прямо сейчас.

Пожимаю плечами.

Смотрим. Наполеон идет по коридору, и войлочные тапочки не дают его когтям цокать. И вдруг — бум! Мой пингвин падает. Встает. Идет дальше, снова поскальзывается и снова падает.

Мы переглядываемся.

Я краснею. Балда, совсем не подумал, что войлок скользит по паркету…

 

Новенький

 

Мы с пингвином впервые являемся в школу.

От такого зрелища ученики стоят на ушах. Учителя разевают рот. Мои друзья делают вот таку-ущие глаза. Еще бы — ведь ни у кого из них нет пингвина!

Увидев Наполеона, классная руководительница говорит:

— Такого ученика у меня еще не было.

Она приводит директора. Директор скребет лысину и открывает книгу Школьных Правил, где написано все-все о том, что в школе можно и чего нельзя.

— Надо организовать собрание учителей, — наконец, произносит он и убегает.

Я и Наполеон шагаем в актовый зал. Ученики толпятся у дверей. Самые любопытные устраивают потасовку у замочной скважины — ведь так хочется подсмотреть!

Я и мой пингвин поднимаемся на сцену, точно артисты.

— Мы должны решить, может ли пингвин Наполеон обучаться вместе с другими учениками, — объявляет директор.

Учителя бурно обсуждают наиглавнейшую проблему века, спорят, краснеют, размахивают руками. Того и гляди — драку начнут. Думаю, на драку учителей вся школа смотрела бы с интересом.

— Ну что? — говорю я Наполеону. — Ты все еще хочешь ходить на уроки?

— Крааа, — отвечает пингвин.

Ему хорошо. Ему все интересно, для него все развлечение.

Спор продолжается долго, пока директор не влезает в толпу:

— Тогда голосовать! Голосовать! Поднимите руки, кто за… Ясно, спасибо. Теперь — кто против!

— Безобразие! — кричит какая-то незнакомая мне учительница. — Дети и так таскают в школу всякую дрянь, а теперь еще и животных начнут приводить! И вообще, я со всей ответственностью утверждаю — суперимператорских пингвинов не существует в природе!

— Согласна! — поддерживает ее учительница рисования. — Вы только гляньте! Да за такое только двойку поставить!

Пингвин не хочет двойки и говорит:

— Крааа!

Он возмущен.

Снова поднимается шум. Директор вытирает платком потную лысину.

— Мы уже проголосовали!

В актовом зале — мертвая тишина.

— Пингвин Наполеон теперь может ходить в школу вместе с мальчиком.

— Ура! Ура! Ура! — закричали учителя, которые были за нас.

Они бегут к нам, поздравляют, обнимают. Как будто всю жизнь только и ждали, когда я приведу пингвина в школу, и теперь, наконец, обрели счастье. Странные они все же — взрослые.

Учителя, которым Наполеон ну нисколечко не понравился, фыркнули и вышли из актового зала.

Директор жмет мне руку, его глаза сияют от радости.

— Твой пингвин может приходить, когда захочет, и сидеть на уроке рядом с тобой.

Я отвечаю, это будет здорово, хотя сначала нужно куда-то деть мою соседку по парте Машу Кисонькину. Классная руководительница клятвенно заверяет меня, что Машу она берет на себя.

Мы довольны. Маша — хорошая девочка, но с Наполеоном гораздо интереснее, правда?

Двери актового зала распахиваются, и толпа любопытных учеников образует на полу кучу малу. Не понять, где чьи руки и ноги. Переполох, в общем, немаленький.

Учителям и директору с трудом удается распутать клубок детей, отругать некоторых, другим пригрозить вызовом родителей.

Наконец, порядок восстановлен.

— Теперь — учиться! — хлопает в ладоши директор.

Мы идем на урок литературы. Меня и Наполеона сопровождает целая толпа народа. Настоящее праздничное шествие!

А пингвину нравится, он совсем не против искупаться в лучах славы. Все спрашивают меня: «Откуда он у тебя? Где взял?»

А я отвечаю: «Это секрет!»

Нет, правда, если бы я рассказал, то у всех был бы свой личный пингвин. Но Наполеон один-единственный такой.

 

Первое слово

 

Раньше Наполеон знал только один язык — пингвиний, но однажды утром он произносит первое слово:

— Рыба!

Представляете, на совершенно человеческом языке!

Мы смотрим друг на друга. Мы оба ошеломлены этим происшествием.

— Скажи еще раз, — прошу я моего пингвина.

— Рыба!

Наполеон расставляет крылья в стороны, точно пробует взлететь. Поворачивается вокруг оси.

— Рыба! Рыба! Рыба!

— Ты это сам? Никто тебя не учил? — спрашиваю.

Пингвин мотает головой: конечно, сам.

На всех парах я бегу прочь из комнаты, чтобы позвать всю свою семью. Занятая утренними делами, семья идет неохотно, мне приходится тащить ее за руку.

— Это здорово! Будет здорово! — заверяю я папу, маму и Таньку.

И вот они стоят на пороге и смотрят на пингвина.

— Скажи им то, что только что сказал мне, Наполеон.

Но пингвин молчит. Стоит и смотрит. Ничего не делает и не говорит.

— Кхе! — строго кашляет папа. — Я, конечно, люблю розыгрыши и шутки, но не по утрам.

— Не отвлекай нас, пожалуйста, — говорит мама. — Не смешно. Пингвины не разговаривают.

Танька просвечивает меня своим взглядом насквозь.

— Так тебе и надо! Умник!

Она поворачивается и уходит. Папа и мама идут за ней.

— Но он говорил! Правда, говорил! — Я протестую во весь голос.

— Ха-ха! — отзывается Танька.

Она думает, что одержала надо мной победу.

Я смотрю на пингвина.

— Рыба! — говорит он.

Он явно смущен. Разводит крыльями.

— Что? — подлетаю я до потолка. — Ты снова! Ты снова это сказал! Но почему промолчал при всех?

— Рыба… — отзывается Наполеон, понурив голову.

Я опять бегу за семьей. Скоро меня начнут колошматить, и первой будет Танька.

Еле-еле затаскиваю их к себе в комнату. Надо мной сгущаются тучи.

— Говори! — упрашиваю Наполеона. — Ты же можешь!

Тучи все гуще…

Но пингвин не говорит ни слова. Опустил голову, смотрит в пол.

— Ну знаешь! — Мама кипит, как чайник, и выбегает из комнаты.

— Никуда не годится! — улепетывает папа.

— Ха-ха! — говорит Танька и крутит пальцем у виска. — Ха-ха!

Мне очень хочется ее стукнуть.

Они уходят, а я смотрю на пингвина.

— Я с тобой больше не играю! Уходи! Иди куда хочешь! Играй, с кем хочешь!

Подхожу к кровати и падаю на нее лицом вниз. Буду лежать так до скончания веков. Пока горы не станут песком, а океаны не высохнут.

Наполеон подходит ко мне, трогает крылом.

— Я стеснялся, извини! Знаешь, как трудно при такой толпе сказать первое слово!

Поднимаю голову. Иногда получаешь такие новости, что кажется, тебя огрели подушкой из-за угла.

Пингвин шагает в коридор, идет на кухню, где собралась семья. Мне слышен его голос:

— Рыба! Рыба! Рыба!

По квартире разливается мертвая тишина. Мое сердец чуть не выскакивает из груди.

— Простите! — говорит Наполеон.

— Да ничего… — первым отвечает папа.

Мама всхлипывает:

— Какая прелесть.

— Тоже мне! Теперь Наполеон — профессор? — фыркает моя сестра.

Танька есть Танька. Возраст у нее такой. Однажды мама сказала папе: «Перебесится. Надо немного подождать!»

Я вскакиваю и бегу на кухню. Ведь как здорово! Теперь мой пингвин может говорить! Это же величайшее открытие в мире!

— Скажи еще что-нибудь, — просит Наполеона удивленный папа.

— Это стол, это стул, это холодильник…

Пингвин срывает аплодисменты. Танька фыркает. Наверное, она думает, что провалится сквозь пол, если признает, что мой пингвин молодец.

Я глажу Наполеона по голове.

— А вы мне не поверили!

Теперь они верят. Теперь все в порядке.

— Я нарисую тебе сколько угодно рыбы, — говорю я Наполеону.

 

 

Сказочка

 

Я ложусь в кровать и лежу без сна.

— Расскажи сказку, — прошу Наполеона. — Теперь ты умеешь говорить.

— Умею, — отвечает мой пингвин, взбираясь ко мне и садясь на край матраца.

— Тогда расскажи.

— Ладно.

Говорит он так складно и ладно, словно только этим и занимался всю жизнь. Как так получилось — нам до сих пор неизвестно. Загадка науки.

— Жили-были в одном далеком королевстве Король Швабра и Королева Сосиска. И было у них две дочери-принцессы: Соплюшка и Козявка. Пришло время принцессам выходить замуж, и Король Швабра созвал со всех земель женихов. Приехали женихи отовсюду и встали рядком, чтобы Король и Королева могли на них посмотреть. Трудно было выбрать. Все женихи словно на подбор, ладные и складные. Даже Соплюшка и Козявка не могли решить, кого они хотят в мужья. И тут в тронный зал вкатывается Тыква с огорода и говорит: «Я буду женихом Соплюшки, а Козявка поступит ко мне в услужение!» Возмутились Король Швабра и Королева Сосиска: «Как это — Тыква с огорода станет мужем принцессы?» Стали звать стражу, но Тыква съел стражу, затем съел женихов, всех до единого. «Ну? — спрашивает Тыква Короля и Королеву. — Исполните мое желание?» Стали плакать-горевать Король Швабра и Королева Сосиска, да делать нечего. Сыграли свадьбу. Соплюшка вышла замуж за Тыкву, а Козявка стала у них служанкой. Разжирел Тыква на королевских хлебах, растет не по дням, а по часам, народ на него вкалывает день и ночь. Соплюшка и Козявка еле успевают блюда ему подносить. Пришлось даже крышу дворца разобрать — таким большим стал Тыква. И вот однажды потребовал Тыква, чтобы ему подали на обед Королеву Сосиску. Начали плакать-горевать да делать нечего… Но тут Козявка говорит: «Я что-нибудь придумаю, не волнуйтесь!» Взяла принцесса пластилин, слепила из него куклу, точь-в-точь похожую на Королеву Сосиску, и сунула внутрь нее динамит. А потом запихнула куклу в пасть ненасытному Тыкве. Съел Тыква куклу и взорвался. Куски разлетелись по всему королевству, обрадовался народ, начал петь и плясать. Из кусков Тыквы наварили каши, стали есть и поправляться на радость папе и маме… Конец.

Ничего себе сказочка. И откуда мой пингвин этого набрался?

— А принцессы? — спрашиваю. — Козявочка нашла себе потом мужа-принца?

— Нет. Ведь их всех съел Тыква, помнишь?

— Ага.

— Теперь надо спать, — говорит Наполеон, ковыляя к своей постилке возле батареи.

— Ага.

— Тыква снова вырос на следующий год. И у него оказалась хорошая память…

Вот такая сказочка.

 

 

 

Пингвинья математика

 

По математике нам задали на дом задачу. Решать ее я сажусь сразу после обеда — она ведь легче легкого.

Через час я понимаю, что одному мне не справиться. Иду к папе, который сидит в гостиной и стучит по клавишам ноутбука.

— Папа, — говорю. — Мне надо решить эту задачу.

— Потом, сынок, потом!

Программа, которую он создает, очень важная, и ее надо сдать в срок.

— Нет, сейчас!

Сую ему тетрадь. Папа недоволен, он откладывает ноутбук, смотрит в тетрадь, задумчиво хмурит лоб. Губы его складываются в трубочку.

— Интересно… — бормочет папа. И целиком погружается в решение моей задачи.

Пока он ломает голову, я иду на кухню, делаю бутерброд и съедаю его. Слышно, как в моей комнате пингвин гоняет мячик.

— Не может быть!

Спустя час папа вылетает из комнаты, размахивая моей тетрадью. Мама как раз возвращается после работы и открывает дверь.

Папа показывает ей тетрадь. Глаза мамины за очками становятся как два воздушных шара.

— Посмотри, что детям задают! Это невозможно! Ее нельзя решить!

Ясно. Даже мой папа-умник не может расколоть эту задачу.

Мама берет тетрадь и садится за кухонный стол. Я и папа, затаив дыхание, ждем, что будет дальше.

Пингвин продолжает гонять мяч, теперь Наполеон вышел в коридор и упражняется в футболе там.

Бац! Мяч катится… Бац! Ударяется в стену… Бац!

Мы с папой потеем. Капли пота текут по моему лбу и спине.

— Нет! — вскрикивает мама, взлетая со стула. — Кто такие задачи придумывает! Ну кто?

Она смотрит на нас с папой. Мы пожимаем плечами.

Мама вслух зачитывает условие, а потом рассказывает нам то, что мы и так знали. И прибавляет:

— Эту задачу нельзя решить!

Я несу учебник, и мы проверяем все уже на сотый раз. А потом сидим за кухонным — усталые. Мы похожи на людей, потерпевших кораблекрушение.

А мой пингвин продолжает играть в футбол. Если он потренируется еще немного, его, пожалуй, возьму в настоящую команду. А было бы здорово… Я уже представляю Наполеона на футбольном поле. Его номер — первый. Вот он получает пас и бежит к воротам в своих войлочных тапочках, когда…

Танька возвращается из школы, с нею вместе две подружки. Если у моей сестры волосы зеленые, то у этих девочек красные и желтые. Они тоже не хотят отставать от моды.

Мы окружаем их и заставляем решать задачу. Теперь у нас есть еще три головы, но от них нет никакого толка.

— Ничего не знаю! Отстаньте от нас! — чуть не плачет Танька. — Где вы ее взяли?

Все мы согласны с тем, что это плохая задача. Но папа не сдается, он бежит к соседу. Потом к другому, потом к третьему. И так до глубоко ночи. Растрепанный, с торчащими дыбом волосами папа возвращается к полуночи.

— Сдаюсь!

Что ж, мы пытались. Мама целует меня в лоб, говорит, что если я получу двойку, она готова и не будет сердиться.

— Не все задачи на свете можно решить, — говорит мудрая мама.

Почистив зубы перед сном, возвращаюсь в свою комнату, а Наполеон показывает мне листок. На листке решение нашей задачи.

— Как ты смог? — спрашиваю.

— Это пингвинья математика, это легко, — отвечает мой пингвин. — У нас в Антарктиде такие задачки только для малышей.

Я сажусь на пол. Думаю: «Как же мало я знаю об Антарктиде!»

Наполеон похлопывает меня по плечу.

— Я всегда помогу тебе, — говорит он.

И правда.

Почему я не обратился к пингвину с самого начала?

 

 

 

Дедушка и бабушка

 

Дедушка и бабушка приходят в гости. Дедушка — это папа моего папы, а бабушка — мама моей мамы. Все просто.

Уже девять утра воскресенья, и они звонят в дверь — по ним можно часы сверять! Дзинь! Ура!

Я люблю дедушку и бабушку, поэтому бегу со всех ног в прихожую. Пингвин ковыляет за мной. Он научился говорить, но вот бег вряд ли освоит. Уж больно короткие у него лапы.

— Давай, — подгоняю я Наполеона. — Быстрее!

Он старается. В прихожей шум-гам и веселая возня с поцелуйчиками.

— А вот и мы! — Я и пингвин выскакиваем из-за угла.

Дедушка и бабушка стоят с открытыми ртами. Мы хотели сделать им сюрприз — вот и сделали.

— Вы не говорили, что у вас есть домашнее животное, — говорит дедушка.

— Мы решили вас обрадовать… — пробормотал папа.

— Наполеон не домашнее животное, — говорю, — он мой друг.

— Надеюсь, у меня нет аллергии на пингвинов, — замечает бабушка. — А то вот на пыльцу есть.

Я заверяю ее, что от Наполеона нет никакой пыльцы. Танька закатывает глаза и говорит:

— Мы тут намаялись с этой птичкой!

— Говори за себя! — Я делаю угрожающую мину. Сестра показывает язык.

— Ну-ка! Перестаньте! — Мама разводит нас, чтобы не случилось новой драки.

— Я очень рад знакомству, — наконец, произносит Наполеон и делает поклон.

Ух ты! Он молодец. Не пингвин, а сокровище. Ему бы в цирке выступать.

— Какой милашка! — радуется бабушка. — Умница.

— Раньше умницей была я, — замечает Танька, краснея.

— Ты не умеешь плавать, и у тебя нет родственников в Антарктиде, — говорю.

Танька рычит.

— Тихо! Тихо! — встревает папа. — Не будет ссориться. Давайте лучше пить чай.

Он берет у дедушки торт.

— Я не прочь подружиться с пингвином, — говорит дедушка и пожимает Наполеону крыло.

— Очень приятно, — кланяется тот.

— А какие у него милые тапочки! — говорит бабушка.

— Я сам сделал, — гордо объясняю я.

— Прямо одни таланты кругом! — задирает нос Танька.

Раньше все хвалили ее, и ей, конечно, не нравится, что теперь пингвин стал центром внимания.

— Не сердись, — говорит моей сестре бабушка. — Каждый по-своему хорош.

Она берет пингвина за крыло, и они вместе идут на кухню. Я, гордый и довольный, шагаю следом. Подражаю солдату на параде, тяну ногу.

Ать-два-ать-два!

Садимся пить чай с тортом, печеньем и конфетами. Пингвин не ест сладкого, и тогда я беру лист бумаги и рисую ему льдину, а на ней целую гору свежей жирной рыбы. Наполеон глотает рыбу с аппетитом.

Наедаемся от пуза. Прогулку решили отложить на потом — мешают набитые животы. Сидим в гостиной. Кто смотрит телевизор, кто болтает. Даже Танька, наевшись сладкого, подобрела.

Дедушка и бабушка возятся с моим пингвином, расспрашивают об Антарктиде и о том, как ему нравится в школе.

— Нравится, — отвечает Наполеон.

Хорошо все-таки, что они подружились.

Потом дедушка учит моего пингвина делать кораблики из газет, а бабушка — вязать.

 

 

Хочу летать

 

Я вытаскиваю из шкафа воздушного змея, и мы идем гулять в парк. Бабушка хочет идти с нами — она говорит, что с детства не запускала воздушного змея. А Наполеон говорит, что вообще никогда не запускал его.

Здорово гулять в воскресенье по парку. Кругом зелень, птички поют, высоко над деревьями сияет солнце. И скоро май закончится, и наступят каникулы! Вот жизнь!

Вприпрыжку я бегу по тропинке, бабушка чинно вышагивает позади меня, а мой пингвин в самом конце. Он нисколько не огорчается, что не может идти быстро, ведь так у него больше времени поглазеть на зеленый мир вокруг нас.

Наполеон удивляется всему, каждой летающей козявочке, каждому цветочку и листику. В Антарктиде что — снег, лед и холод. И белым-бело. А у нас! Пингвин задает бабушке вопросы, что и как называется, а она отвечает — ну словно на экскурсии!

Приходим мы на открытое место.

— Уф! — говорит бабушка, присаживаясь на скамейку. — Передохнуть надо. Жарко!

— Давайте запускать змея! — говорю я.

Здесь отлично дует, значит, змей должен полететь.

— Но у змея нет крыльев, — говорит Наполеон.

— Ему и не надо.

Порыв ветра подхватывает у меня змея. Он поднимается вверх, я держу его за леску.

— Ура! — говорит бабушка.

— Ура! — говорит пингвин. Поглядев, как змей мечется туда-сюда на ветру, он спрашивает. — А я могу летать?

— Нет. Посмотри на свои крылья, — отвечаю я. — Пингвины только плавают и ходят.

— Но я же птица.

Мы с Наполеоном смотрим друг на друга.

— Помнишь, нам в школе рассказывали? Есть нелетающие птицы. Ты тоже.

— Но я хочу летать! — настаивает Наполеон.

Бабушка вяжет носки. Она всегда что-то вяжет. Она королева вязания.

— Ты можешь дать ему крылья, чтобы он хотя бы немного полетал, — говорит мне бабушка. — Ведь это легко.

А и правда! Легче легкого.

— Хорошо! Ты будешь летать! — говорю я.

Привязываю леску воздушного змея к дереву и ищу лист бумаги и карандаш. Но они остались дома! Вот я голова садовая!

Наполеон грустно вздыхает.

— Нарисуй крылья на земле, — подсказывает мне бабушка.

Беру палочку и бегу на дорожку, где хорошо рисовать на утоптанной земле. Мой пингвин нетерпеливо топчется рядом со мной и заглядывает через плечо.

Рисую крылья, получают они не ахти какие красивые, но Наполеону подходят. Прилаживаю их моему пингвину на спину.

— Управлять ты ими будешь по своему желанию.

— Тогда желаю лететь! — говорит мой пингвин, и крылья начинают двигаться. Раз-два-три! Наполеон взлетает над поляной, а я ору от восторга. Бабушка хлопает.

Пингвин кружит, взмывает к самым верхушках деревьев, а затем опускается ниже и пролетает над моей головой, точно самолет.

Идут мимо люди, останавливаются, чешут затылки. Да-а! Летающий пингвин! Чудо! Никто никогда такого не видел, это уж точно. Люди обсуждают Наполеона, даже фотографируют на телефон.

— Мой внук, — объясняет всем бабушка с гордостью. Зрители кивают, кивают. Им так радостно, словно внуков они тоже никогда не видели.

А я ношусь со змеем в руке, а мой пингвин выписывает фигуры высшего пилотажа… И так час или два! В общем, в конце концов, умаялись мы с пингвином, уселись на траву.

— Хорошо — летать, — говорит Наполеон.

— Точно, — отвечаю я.

Ложусь на спину. Так хорошо лежать! Уснуть в парке и превратиться в дерево.

— Детишки, — зовет нас бабушка. — Пора ужинать! Идемте!

И мы собираемся и идем домой.

В следующий раз мы обязательно придумаем еще что-нибудь!

 

 

 

Кораблик

 

А еще в парке есть пруд. В нем живут утки. И как только мы с дедушкой приходим к воде, пингвин сразу идет с ними знакомиться.

— Запустим наш кораблик? — спрашивает у меня дедушка.

Кораблик получился всем на зависть. Мы склеили его из картона, покрыли лаком и приделали мачту. Носовой платок приладили в качестве паруса. Здорово!

Я подскакиваю.

— Давай, дедушка!

Бегу к воде. А там Наполеон — разговаривает с утками. Он рассказывает им про свою далекую родину, а они ему о тех местах, куда улетают на зиму.

А потом мой пингвин ныряет в пруд и с удовольствием плавает. Ныряет до самого дна, а потом, разогнавшись, словно ракета, вылетает из воды.

Плавать и нырять ему нравится даже больше, чем летать на крыльях, которые я ему нарисовал. Конечно, пингвины ведь лучшие пловцы среди птиц!

Я и дедушка спускаем на воду наш кораблик, и ветер раздувает его маленький парус.

— Ура! — прыгаю я на берегу, размахивая руками. — Видишь! Видишь! Он плывет!

— Ура! — сняв кепку, дедушка приветствует кораблик.

— Ой, мы же забыли дать ему имя! — вспоминаю я.

Досадно. Теперь он уплывет и затеряется на просторах океанов.

На помощь нам с дедушкой приходит Наполеон. Пингвин подхватывает кораблик и несет его обратно к берегу.

— Еще бы немного — и он бы вышел в открытое море, — говорит Наполеон.

Мы важно киваем. Конечно, открытое море. Да, это серьезно. А в открытом море кораблю без имени нельзя.

Утки крякают, говоря, что они полностью согласны.

— Как же мы назовем кораблик? — чешет затылок дедушка.

Все предлагают то одно имя, то другое. И все они хорошие — трудно понять, на чем остановиться.

— А можно — «Быстрокрыл»? — спрашивает самая маленькая уточка из всех.

Это очень стеснительная уточка. Боясь, что я буду смотреть на нее, она прячется за свою маму. А мама утка говорит:

— «Быстрокрыл» — хорошее имя. Молодец.

— Отличное, — кивает Наполеон.

— Превосходное, — улыбается дедушка.

Я тоже так думаю. Если бы мог, то сейчас же обнял бы всех разом — моего пингвина, дедушку и уток.

Беру карандаш и нацарапываю на борту кораблика слово «Быстрокрыл». Во как! Теперь ему будет не стыдно выйти в открытое море и плавать там вместе с другими кораблями.

— А если он доплывет до Антарктиды? — спрашивает Наполеон.

— А почему бы ему и не доплыть? — спрашиваю я.

— Обязательно доплывет. — Дедушка смотрит вдаль таким взглядом, словно он капитан за штурвалом корабля.

— Тогда, — говорит мой пингвин, — я напишу письмо моим родственника, которые живут в Антарктиде.

Это хорошая идея. Я беру листок бумаги, чтобы записать послание Наполеона под диктовку. Вот что получилось:

«Дорогие родственники! Я вас всех очень люблю. Желаю вам удачи и успехов. Не болейте. Слушайтесь маму и папу. Чистите зубы перед сном. Ваш Наполеон».

— И про нас напиши, — говорит дедушка, заглядывая мне через плечо. — Мы тоже передаем привет.

Я пишу.

— И про нас, — говорит мама-утка. — Как-никак пингвины наши дальние родственники.

Другие утки полностью поддерживают ее и крякают наперебой.

В общем, письмо вышло отличное, такого никогда никто не писал. Приделываю его к мачте нашего «Быстрокрыла» и пускаю кораблик по волнам. Теперь, когда у кораблика, есть такое стремительное имя, он и плывет куда быстрее. Мы снова кричим: «Ура!» — и носимся по берегу.

А мой пингвин и наши новые друзья утки провожают «Быстрокрыла». Уходит все дальше и дальше наш кораблик, далеко, к холодным берегам Антарктиды. Без бинокля уже не разглядеть. Из пруда — в открытое море. Из открытого моря — на просторы океана.

— С ним ничего не случится, дедушка? — спрашиваю. — С «Быстрокрылом».

— Все мы вложили в него кусочек своего сердца. Ни одному шторму он не по зубам.

Я радуюсь.

Мой пингвин и утки возвращаются. Они провожали кораблик, пока он не исчез за линией горизонта. Теперь «Быстрокрыл» обязательно доберется до самого края света.

Дедушка достает припасенные бутерброды из сумки и делит по-братски на всех. Правда, Наполеон не есть ничего, кроме рыбы, зато отдает свою долю уткам.

Утки радуются, хлопают крыльями, поднимают брызги.

 

 

 

Серебряная рыбка

 

Болеть — это плохо. Болеть — это в миллион раз хуже, чем получить двойку.

— И где ты умудрился подхватить заразу? — вздыхает мама, ставя мне градусник. — В жарком-то мае!

Градусник показывает тридцать восемь. Еще немного, и он лопнет от жара!

Мама говорит мне:

— С постели не вставай. Если что, просто позови, я все тебе принесу.

Моя голова раздувается и болит, мой нос течет соплями, на моем лбу можно жарить яичницу — такой он горячий. Простуда садится мне на грудь. Ох, до чего противно!

— Кхе! Кхе! — Так я кашляю, чувствуя боль в горле.

Возле моей кровати сидит Наполеон. Пингвин рассказывает мне сказки, чтобы как-то развеселить, но я не пониманию ни слова. И все-таки хорошо, когда рядом лучший друг.

Мама то прибегает ко мне, чтобы немного похлопотать, то снова убегает. А потом приходит женщина-врач. Важно изучает меня, выписывает рецепт. Что дальше — не помню.

Когда просыпаюсь, мама дает мне лекарство, помогает высморкаться.

— Ничего, скоро жар спадет. Будет легче, — говорит она.

Хочется выздороветь и снова играть, мама…

Опять засыпаю, хотя, может быть, это мне только кажется. Вижу — Наполеон стоит возле меня.

— Пингвины никогда не болеют простудой, — говорит он, — но они знают лучшее средство от нее.

— Да ну! — удивляюсь я. — И какое оно?

— Чтобы вылечиться, тебе нужно проглотить серебряную рыбку, очень редкую рыбку, которая водится только в самых холодных водах Антарктики и в самом глубоком месте. Добыть ее не так-то легко, но ради тебя я это сделаю.

Понятно, что Наполеону предстоит очень опасное путешествие. И я никак не могу отговорить его — я слишком слаб, чтобы пошевелить языком. Меня сжигает жар. Теперь мне понятно, как чувствуют себя пироги в духовке.

Пожелав мне удачи, Наполеон отправляется в Антарктиду. Сначала он плывет на льдине через шторма и снегопад, потом бредет к заливу, на дне которого водится волшебная рыбка. Снежная буря пробует оторвать Наполеона от земли и зашвырнуть обратно в бурные воды, но он шагает крепко.

«Иди, мой миленький, иди, — думаю, — я за тебя очень болею».

Воды залива темные и страшные, но мой пингвин ничего не боится. Наполеон ныряет с высокой скалы. Злые голодные косатки преследуют его, хотят съесть, проглотить без остатка. Кажется, через секунду одна из них все-таки схватит Наполеона — но в последний момент он избегает громадных зубов.

Однако опасность есть и на глубине. Там живут гигантские кальмары. Наполеону приходится потрудиться, чтобы уйти от их длинных щупалец, а потом еще гоняться за серебряной рыбкой. Но, наконец, он хватает ее за хвост и всплывает на поверхность бурного моря.

Уф! Какой же все-таки молодец мой пингвин! Я бы так не смог!

И гигантские кальмары, и косатки больше не нападают на Наполеона. Боятся такого храбреца — и правильно делают.

Преодолев океаны и моря, мой пингвин возвращается ко мне.

— Проглоти ее, — говорит Наполеон, кладя серебряную рыбку на мою ладонь.

Я глотаю. Я совсем как пингвин.

Хлоп!

А потом крепко засыпаю.

Сколько я спал? Наверное, тысячу лет!

А проснулся бодрым и здоровым. Выскочил из кровати, обнял моего пингвина и расцеловал.

— Мы всегда будем вместе, Наполеон, и никогда не расстанемся.

— Я знаю, — отвечает мой пингвин.

— Спасибо за рыбку!

— Не благодари меня, — говорит Наполеон. — Я твой друг. Разве я мог поступить иначе?

Открываю окно, чтобы впустить в комнату солнце и ветер, шум листвы и гул широких проспектов.

— Проснулся, теперь все в порядке, — говорит мама, входя в мою комнату. За ней следуют папа, Танька, бабушка и дедушка. Мы обнимаемся.

— Эх ты, — говорит моя сестра и ерошит мне волосы. А потом гладит моего пингвина по голове.

В первый раз.

А я думаю: «Может, моя сестра совсем и не злая? Может, она любит меня?»