Увеличительное стекло

Я сидел на «вишнёвой» лавочке, листал мамин журнал про магазины и ждал Вовку.

Лавочка эта только так называется — «вишнёвая». Это, конечно, не значит, что она сделана из вишен. По-настоящему, вишня растёт неподалёку, в двух шагах. А лавочка — самая обыкновенная. Деревянная. И очень старая. Два толстеньких круглых столбика в земле и досочки на них, коричневые от времени и гладкие. Почти как зеркало. Такие гладкие, что даже занозу на них не загонишь — хоть голышом садись. Здоровенная вишнёвая ветка свисает прямо над головой, и поэтому один край лавочки попадает в тень, а другой, наоборот, — на солнце. И там, где солнце, в шортах сидеть горячевато. Обжигает ноги. Поэтому я сидел в тени, а Вовка, когда придёт, пускай уж садится на солнце. Он почти всегда в джинсах, и ему ничего не страшно — ни горячие доски, ни колючки в траве, ни укусы комариные.

Вовка живёт от меня через три дома, и мы с ним дружим. Почти всегда.

Хотя бывает так, что он ведёт себя гадко, выделывается по-всякому и доводит меня до слёз. Зато иногда он придумывает что-нибудь интересное, и тогда мы играем и не ссоримся.

Вовка старше меня на целый год и уже перешёл в третий класс. А таблицу умножения всё равно знает куда хуже меня. Например, говорит, что семью семь — сорок семь. А ведь на самом деле — сорок девять. И это всем известно. Но разве его переспоришь? Да никогда в жизни. Я и не пытаюсь. Всё равно он не согласится.

Ждал я Вовку ждал и соскучился. Захлопнул надоевший журнал и положил его рядом с собой, на лавочку. И тут Вовка внезапно как выскочит у меня из-за спины и как заорёт:

— Тю! Тоха, замёрз?

Это он подкрался неслышно и решил меня напугать. Но не на таковского напал. Я, хоть и вздрогнул от неожиданности, но не испугался нисколечко.

А просто сказал:

— Тебя пока дождёшься, зима скорее наступит.

— Я обедал, — доложил Вовка важно. — Зато смотри, что у меня есть.

Он вытянул из кармана штанов прозрачный такой кругляш размером с ладошку и покрутил им у меня перед носом.

— Стекляшка какая-то, — сказал я.

— Сам ты стекляшка! — возмутился Вовка. — Это увеличительное стекло. Волшебное! Смотри! — И он повёл своим сокровищем над обложкой журнала.

Буквы растянулись во все стороны, а пакетик с соком в руках маленькой девочки на картинке разросся и стал похож на огромную хозяйственную сумку.

— Круть! — потрясённо сказал я. — Дашь подержать?

Вовка сказал:

— Ну ладно. Только недолго.

Стекло было тяжеловатое. С одной стороны ровное, а с другой — выпуклое, как пряник. Я навёл его на родинку на руке — и обалдел, потому что родинка выросла величиной с рубль. Вот это да!

А Вовка усмехнулся и говорит:

— Ладно, давай ещё что-то покажу. Самое интересное.

Я, конечно, послушался и стал смотреть. А он взял своё стекло и навёл его на лавочку, и повернул так, что сквозь него проскочил солнечный лучик. А потом подвигал чуть-чуть, и солнечное пятнышко уменьшилось и превратилось в точку. И вдруг из этой точки стал подниматься белый дымок. А Вовка ме-едленно так повёл рукой, и на лавочке потянулась чёрная полоска. А потом к ней добавились ещё два полукольца. И вот уже получилась буква «В». Вовка, наверно, решил своё имя написать.

Он отодвинул стекло и стал пальцем тереть букву, а она не стирается.

— Видал? — сказал Вовка. — Навечно теперь. Хочешь, букву «А» выжжем? Или вот ещё... — Он пустил солнечный лучик на журнал, и бумага, словно испугавшись, стала сжиматься, чернеть и дырявиться. А Вовка захохотал довольно и говорит: — Можно что угодно сжечь. Это как «Гиперболоид инженера Гарина». Читал?

А я и не читал. И даже не слышал о таком.

— Врёшь ты всё, — сказал я ему. — Если бы всё что угодно можно было б сжечь, кто бы тебе такое стекло дал вообще?

А он:

— Никто мне его и не давал. Я сам взял. Витька в сарае порядок наводит. И там старый увеличитель раскопал. Раньше с помощью таких увеличителей фотографии печатали, мне отец рассказывал. Я с него это стекло и скрутил.

— Вот Витька увидит, он тебе всыпет, — пообещал я.

— Небось не всыпет. Он его на мусорку собрался везти. Так что всё чики-поки.

— Всё равно, — сказал я. — Настоящий огонь так не добудешь. Только и можно, что лавки да журналы портить.

— Ах, не добудешь? — завопил Вовка. — Ну сейчас я тебе покажу!

И выхватил из кармана спичечный коробок. Вынул из коробка несколько спичек и умостил их на лавочке, на небольшом расстоянии друг от друга, но так, что все головки выстроились в ряд. Потом стал светить на крайнюю спичку. А она вдруг ка-ак вспыхнет! И огонь дотянулся до другой спички, что рядом лежала. И она тоже вспыхнула. Потом — следующая. И ещё одна. И ещё. Все загорелись. Вовка их журналом на землю смахнул, раскрыл коробок и стал светить прямо внутрь. Полыхнуло почти сразу же. Вовка руками перед лицом потряс, точно говорил: «Вот какой я великий и могущественный!»

А я говорю:

— Тоже мне невидаль! Это ж спички. Они и без стекла увеличительного загораются. Они для того и нужны, чтобы огонь добывать. А без спичек ни на что твоё стекло и не годится.

— Ну хорошо! — сказал Вовка зловеще. — А тогда дай руку.

— Ещё чего?

— Стра-ашно небось?

— И ничего не страшно, — говорю.

— Как же не страшно, когда трясёшься весь.

— И ничего я не трясусь. Ну вот моя рука. И что?

А Вовка хвать меня за запястье и своё стекло навёл мне на кожу. Я даже ойкнуть не успел, как раскалённая игла вонзилась мне прямо в руку. Ох и больно же! Я как подпрыгну... Руку вырвал и говорю:

— Ты чё, совсем дурак?

— Понял теперь? — говорит эта скотина. — Оружие будущего! И оно у меня в руках. Я буду повелитель мира!

— Щас вот как въеду тебе, повелитель мира! — пообещал я, сжав кулаки. — Так мало не покажется.

— Ладно, Тоха, не горячись, — сказал он миролюбиво. — Я ж на себе тоже пробовал. Гляди! — И он показал мне красную точку в ямке напротив локтя.

Я только пальцем у виска покрутил.

А он вдруг говорит:

— Вот на ком мы сейчас оружие будущего опробуем.

Я посмотрел, а это Вовка заприметил муравейчика, на свою беду забравшегося на лавку. Муравейчик тянул хлебную крошку и спешил по важным муравейным делам. А этот гад поставил ладонь у него на пути, чтобы он никуда не убежал, и давай крошку стеклом жечь.

У меня вдруг горло перхнулось, и я засипел:

— Не смей! Не смей, говорю!

— Тю! — удивился Вовка. — Это ж обычная комашка. Да я их сотнями давлю. Я для них как божья кара.

И поймал в прицел муравейчика.

Муравейчик задёргался на месте, затанцевал, а потом перестал двигать лапками и согнулся в чёрненькую запятую.

Рот у меня наполнился кисловатой слюной. В коленях стало пусто-пусто и в животе — тоже. И весь я вдруг стал лёгким-прелёгким, как одуванчик. И я понял, что сижу, вцепившись дрожащими пальцами в край лавочки. Я боялся разжать пальцы, потому что тогда я точно улетел бы в небо. А Вовка тем временем выбирал себе новую жертву среди других муравейчиков, гуляющих вдоль журнала.

Божья кара!

Тогда я размахнулся и выбил стекло у него из рук. Оружие будущего скакнуло, как кузнечик, и с глухим стуком упало на асфальт. И раскололось на две части.

Увидев это, Вовка позеленел и кинулся на меня.

Он кричал всякие гадости, размахивал кулаками и плевался. От кулаков я уклонился и успел добежать до калитки во двор. И даже успел захлопнуть её у Вовки перед носом. А он собрал стеклянные осколки, подошёл к калитке и стал плеваться сквозь прутья, целясь в меня.

А у меня перед глазами всё время стояла чёрная запятая со сгоревшей хлебной крошкой.

Божья кара!

И я вдруг представил, как иду домой из магазина и несу нарезной батон в кульке, а меня ждут папа и мама, и на столе уже стоят мамины рубленные котлетки и греческий салат в зелёной салатнице, и я спешу и потому начинаю бежать вприпрыжку, и в этот миг на меня сверху, как кисель, выливается жидкий огонь, от которого нельзя никуда спрятаться. И он такой горячий, этот огонь, что можно только сесть на асфальт, и скрючиться, и превратиться в такую же запятую, как тот муравейчик.

Божья кара!

Я наклонился и поднял с земли брызгалку, которую сделал ещё на прошлой неделе из пепсикольной бутылки. И засадил из неё струёй прямо Вовке в физиономию. Чем же ещё тушить огонь, как не водой?

А потом пошёл в дом и набрал там в хлебнице крошек от вчерашнего батона. Я набрал их полную жменю. И опять вышел на улицу.

Вовки не было. И хорошо.

Я подошёл к лавочке и увидел, что по букве «В», которую выжег Вовка, вовсю снуют многочисленные муравейчики. И я высыпал им все хлебные крошки. А они так обрадовались и засуетились. И стали хватать то одну крошку, то другую. А я смотрел и думал: может, кто-нибудь из них знает того, первого муравейчика и отнесёт две-три крошки домой и ему, а?..