Такое хрупке чувство - доверие

Александр Булаев 

Такое хрупкое чувство – доверие.

Сквозь дымку липкого дождя, огибая слишком глубокие лужи, брёл Шарик. Почему его так назвали, бывшие хозяева, он не понимал. Видел разок это противное и невкусное , резиновое изделие. Ну совсем не похож. И раньше не страдал выпуклостью, а сейчас и того хуже. Скорее верёвочка от этого шарика. Серая в крапинку линялая шерсть уже клоками лезла с боков и брюха.      Раньше это было только при переходе с зимы на весну и с осени на зиму.  Сейчас гораздо чаще.

То, что было раньше, в другой жизни, ещё не совсем истёрлось из памяти.  В редкие минуты забытья, ему снились розовые сны. Сейчас правда всё реже и реже. Как лелеяли его маленького, не ругая и не наказывая  за маленькие провинности. А хулиганил он по молодости будь здоров. То тапки сжуёт, то просто напрудит в неположенном месте. Хозяева любили и прощали ему всё. Только жаль, что ты не остаёшься всегда маленьким и хорошеньким для своих домочадцев. Шарик рос и с каждым годом отношения к этой безродной становились прохладнее и суше. Даже стали частенько лупить его, почём зазря. Хотя он уже вёл себя вполне чинно и благородно.

И вот в один из чёрных дней, его просто поменяли на другого. Маленький чёрный комочек въехал в его жилище. А старого семейного друга попросту отвезли на трамвае подальше на окраину и выпустили. Он до сих пор помнит этот тяжёлый день. Хозяин принёс в коробке из-под туфель, что так нравились ему в детстве, дорогостоящего разлучника. А ему не разрешили с ним познакомиться. Одели ошейник с поводком и вывели прочь из квартиры. Потом гулко громыхающий трамвай, нагонял тоску и страх. Нет, конечно, он и раньше ездил на этом железном чудовище, встречая или провожая мужчину. Частенько это делал и самостоятельно. Ему нравилось восхищение хозяина, который на выходе из проходной удивлялся его появлению в такой дали. Пусть не всегда перепадало вкусненького, но даже лёгкие поглаживания по голове приносили невероятное восхищение жизнью. И вот теперь, когда вроде бы вместе в этом железном ящике, от поездки становилось лишь тягостно. Хозяин был сумрачен и тих. Натянутый словно струна, поводок делал поездку ещё дискомфортней. Потом недолгое гуляние на незнакомой остановке среди сумрачных раскидистых деревьев. Шарик ещё тогда заподозрил неладное. Хозяин впервые снял поводок вместе с ошейником. Такого никогда ещё не было. Даже дома этот красивое колечко не покидало его шею. Но он не придал этому большого значения. Всё также радостно и исправно принося любимому человеку палку, что тот бросал всё дальше и дальше. И вот запыхавшись от бега, он в очередной раз вернулся и никого. Лишь вдали по рельсам громыхал трамвай и тишина.

Нет он не сразу поверил в предательство двуногого. Какое-то время пытался найти дорогу назад. Только всё бестолку.  Время шло и он смирился с судьбой. А вскоре и сам понял всю чудовищность двуного. Его улыбке и сюсюканью верить было нельзя. Отбитые бока часто напоминали об этом.

 Так и шли дни за днями. Иногда плохие, а иногда и чуть  получше. Если бы не этот противный дождь, то этот день можно считать почти счастливым. Целый кусок куриного окорочка приятно грел давно не знавшее пищи пузо. Правда пришлось за него схватиться с этой облезлой сосиской, что постоянно ошивалась у мусорного бака рядом со столовкой. Хвост до сих пор неприятно показывало. Успела-таки схватить его за кончик эта мелкозубая дрянь. Вот раньше, когда его сокровище постоянно торчало сверху в виде бублика, она бы не в жись не достала. А сейчас хвост почему-то болтался снизу. Может рефлекс защиты. Хотя как может защитить мелкая мохнатая палочка от сильного пинка или палки. Только ещё больнее делается. Главная защита – бегство.

Сейчас-то он научен на собственных ошибках и сматывался заранее. А вот, когда его бросили и он, по дурости своей, лез без разбору ко всякому двуногому. Туго тогда ему пришлось. Ушибы заживали долго и болезненно. А лапа до сих пор хромает, так и не срослась правильно. Были, конечно, редкие случаи, когда бросались едой или чем-то не сильно тяжёлым, как например снежком, в шутку. Но чаще приходилось уворачиваться от камней и палок, что оставляли после себя нестерпимую боль.

А тот случай с дурно пахнущим чужаком. Тогда Шарик вообще чуть с жизнью не распрощался. И ведь вроде « учёный» был. Знал, что нельзя доверять человеку.  Но вот повёлся на небольшой кусочек колбасы. Как смог выкрутиться и сам до сих пор не знает. Просто повезло. Верёвка, что в мгновение ока стянула шею, оказалась хлипкой для его зубов. Бежал без оглядки и остановки часа два, не меньше. Потом долго отлёживался и радовался, что не разделил участь тех, что висели по стенам сарайчика этого злодея.

Вот так, по капле, вера и надежда в лучше изгонялась напрочь из его головы. Теперь только на расстоянии броска, а то и ещё дальше. Даже еду, что попадалась на дороге, вынюхивал долго и с пристрастием. Случай с товарищем, что делил с ним нищенское существование, до сих пор вызывает озноб при воспоминании. Он не хотел тому ничего плохого. Только уступил свою добычу, маленький кусочек мяса. Друг по несчастью долго мучился и скулил, прижимая все четыре лапки к животу. Плач заставлял Шарик лаять от злости, от своей бесполезности помочь малышу. Тот умер только к вечеру. Теперь даже к брошенному лакомству относился с опаской и осторожностью.

Этот бородатый и странный двуногий появился на горизонте совсем недавно. Он  поначалу не обратил бы на него внимания, но тот с завидным постоянством посещал подворотню, где он обосновался. Приносил в плошке еды и смотрел издали как пёс уплетает. Пытался пару раз приманить Шарика к себе. Но он-то научен жизнью. Только издали и то если не держишь в руках чего нибудь для броска. Частые посещения кормильца зачастую заставляли нервничать. Он знал по своей собачей жизни бродяги, что если к твоей персоне проявили внимание , не жди ничего хорошего. И только что-то исподволь неуловимое в этих старческих, слезящихся глазах удерживали его на месте. Казалось они чувствовали его боль и никчёмное существование. И эта жалость подкупала. Уже через неделю встреч, он разрешил двуногому приблизиться и дать ему еду с рук. Когда Шарик торопливо заглатывал принесённое, тот посмел погладить его. Щемящее чувство чего-то забытого и счастливого лишь на секунду затуманили разум. Но старая боль в боку тут же вернули на землю. Он стремглав отскочил в сторону и зарычал. Бородатый не стал кричать, а лишь устало махнул рукой и ушёл. После его ухода есть расхотелось. На душе скреблись эти противные кошки. Казалось что сам кого-то обидел.

Почти с неделю не было двуного бородача. Шарик, уже начинающий привыкать к его частым появлениям, взгрустнул.  По ночам снова начинали донимать столь болезненные колики спазм голода, что оставили его в последнее время в покое. Пора было искать место посущественней этого. Холода не за горами. О сложности их преодоления напоминали десятки зим, что он выдержал, выбиваясь зачастую из сил в поисках пропитания. И вот когда решение уже было принято, вновь появился старый знакомый. В руках была знакомая до боли плошка с едой. Хвост Шарика непроизвольно поднялся вверх и замотался из стороны в сторону. Даже для него это было удивительным. Старик поднёс плошку ближе и наклонился над изголодавшимся псом. Тёплая рука потихоньку перебирала шерсть на его голове, когда он приступил к трапезе. Двойное блаженство охватило Шарика, унося в неизведанные дали чувств и желаний. Он оторвал морду от чашки и пристально взглянул в лицо бородача. Мелкие капельки слёз висели на ресницах человека. В горле застыл спазм жалости. И впервые это была жалость не к себе, а к этому двуногому. Старик выпрямился и поманил пса за собой. Шарик с осторожностью пошёл за человеком к нему домой. Издалека эту парочку можно было принять за чуждых друг другу. Просто старик и пёс, что пытается выпросить у человека поесть. Лишь часты оборачивания к собаке говорили об обратном.

Дошли быстро. Дедушка жил неподалёку. Поворот ключа и дверь распахнулась, открывая затемнённое пространство прихожей. Шарик вздыбил на загривке шерсть и отошёл в сторону. Неизвестность пугала сильней голода. Старик улыбнулся и, оставив дверь открытой, исчез внутри строения. Шаркающие звуки тапочек на время стихли в глубине, потом снова напомнили о себе приближающимся звуком. Бородатый принёс воды и поставил в уголке прихожей. Ему тут же захотелось сильно пить. С робостью пёс прошёл за дверь и принялся лакать из миски. Дверь за ним с тихим скрежетом захлопнулась. Замок, щёлкнув словно выстрел, закрыл путь к отступлению.  Шарик отскочил к стенке и вновь зарычал. Только человек снова не огорчился, улыбаясь ему издали. Пёс успокоился и прилёг у двери. Только зрачки глаз продолжали следить за снующим по комнатам двуногим. Тот вновь принёс воды и подвинул миску ближе к морде собаки. Шарик отодвинулся в угол.

- Ничего родимый – прозвучал в ответ голос старика. – Я знаю, доверие хрупкая штука. И нам ещё долго придётся привыкать друг к другу.

Пёс зевнул в ответ и прикрыл глаза. Сон потихоньку смаривал его. Во сне он вновь был маленьким щенком, которого лелеяли и любили двуногие хозяева.