Юрий Скалдин

Коваль

Коваль



Давно это было, еще моего деда на свете не было, и даже деда моего деда. Но люди говорят, правдивая это история. Я сам не знаю, как слышал, так и расскажу.

Жил в одной станице коваль, кузнец по-нашему. Хороший мастер, к работе с душой подходил, и всякое дело ему по плечу оказывалось. Всё мог: и коня подковать, и кольчугу сплести. Но больше всего любил он мечи да сабли ковать. Конечно, не только их: кинжалы, палицы, клевцы да секиры тоже жаловал. И такие ладные они у него выходили, что прославился коваль ими на весь свет. Стали к нему стекаться воины из разных стран, и совсем перестал коваль что-то кроме воинской справы делать, а та всё лучше и лучше выходить стала. Но так много работы на него навалилось, что ушел коваль в горы, поближе к углю и железу, от людей подальше, чтобы стуком им спать не мешать. Построил кузню, хату сладил рядом, навесы для угля да руды, печь соорудил. Разложил готовое оружие по полкам на стенах, только к работе приступить хотел, как вдруг слышит стук в дверь.
Обернулся коваль — стоит в дверях старичок, годами согнутый, на клюку опирается, бородой пол метет. Седой, как лунь, но глаза из-под мохнатых бровей ярко блестят.
— Здравствуй, дедушка, — поздоровался кузнец с гостем. — С дороги сбился? Посиди, отдохни, я сейчас горн затушу и провожу тебя до станицы.
— Спасибо тебе, коваль, за заботу, но к тебе я пришел. Слыхал, лучший кузнец ты в округе?
Голос у деда хоть и хриплый, а не дрожит, не стариковский совсем. И глаза смотрят хитро-хитро.
— Говорят такое, — скромно ответил коваль. — Недовольных пока не было, не жаловался никто, наоборот, вновь приходили и людей приводили.
— А коли я смогу такому тебя научить, чего ты не умеешь? — спрашивает старик, — возьмешь меня на постой? Не бойся, пустой обузой не стану, людей денежных к тебе приводить буду.
Согласился кузнец. Не обманул старик, научил кузнеца словам заветным, делающим сталь крепче, легче, а главное, хозяина понимающей, будто и не железяка бездушная, а существо живое. За такое умение не грех старика на постой взять, к тому же и в остальном старик не обманул. Стал он в село ходить да про кузнеца рассказывать. А через неделю пришел в кузню не один, парубка привел.
Вошел парубок в кузницу, сразу видно, человек не бедный, из хорошей семьи. Ковалю поклонился, старика поблагодарил. Зашел и встал. Стоит, молчит, на оружие любуется.
— Здравствуй, уважаемый, зачем пожаловал? — поздоровался коваль с гостем. Тот не сразу ответил, постоял немного, слова выбирая. Как начал говорить, сразу понятно стало, не родной ему этот язык, но близок:
— Беда у меня стряслась, калвис. Лишил меня княжеского престола родной дядька, выгнал из дома, псов своих натравил. Слышал я, первый ты среди оружейников, вот и заехал убедиться и оружие себе подобрать. Хочу трон себе вернуть, а предателям воздать по заслугам.
Посмотрел еще, кивнул на саблю, карабелой называемую, и говорит:
— Мне бы эту саблю, никаких денег не пожалею.
— На такое дело тебе особое оружие надо. Хочешь такую саблю — будет тебе такая. Будь моим гостем месяц, пока я тебе ковать буду.
Месяц трудился коваль над карабелой, вышел клинок остроты немыслимой, красоты неописуемой, гостю в руку лёг, как влитой.
Поблагодарил гость коваля, расплатился золотом и ушел на запад. Помог ему новый клинок. Вернул он себе трон, но на том не остановился, земли свои расширять начал. А в благодарность прислал ковалю бочку меда да сундук с янтарем. Рад коваль подарку, и старик чему-то радуется, руки потирает.

Месяц прошел, и со вторым гостем старик приходит. Высок гость, широк в плечах. Волосы да борода рыжие, усы в косички заплетены. Зашел в кузню, выпрямился, на голову выше коваля оказался.
— Здравствуй, уважаемый, — поздоровался кузнец с гостем. — Зачем пожаловал?
Повертел гость головой, улыбнулся в усы и говорит:
— Да вот за ним и пожаловал. Ты, говорят, мастер, лучше которого нет ни в каких землях, продай мне меч. Мне морем да реками ходить много приходится, а времена нынче неспокойные, нельзя мне без меча торговлю вести, не понимают разбойники добрых слов. На языке клинков с ними говорить надо.
И вновь, вроде ладно говорит гость, а выдает в нем что-то чужеземца, хоть и не дальнего.
— Что ж, торговля дело хорошее, скую я тебе спату под стать твоему нраву. Погости у меня пока месяцок.
Снял купец с предплечий несколько браслетов из литого золота и отдал их в плату за меч. Через месяц ушел он, унося на поясе широкий прямой клинок. А еще через месяц о нурманском купце с чудо-мечом весь север заговорил. Был купец — стал морской конунг, и нет отважней и опасней его во всем Северном море. Да и по берегам рек, что к морю тому выходят, многие почувствовали его тяжелую длань.
А ковалю от купца подарок принесли — бочку зимнего эля да серебра мешок.
Радуется коваль подаркам, а вот старик и того больше — только не подаркам, а новостям. Радуется и коваля нахваливает:
— Славные ты клинки выковал, вон как люди высоко с ними взлетели.
Похвалил, месяц пожил и вновь ушел.

Месяц прошел, другой, только к середине третьего старик в кузню вернулся, и вновь не один. Спрыгнул с коня стариков спутник, юркнул в кузню. Чуть не в ноги ковалю упал. Невысокий, кряжистый, глаза узкие, злые, волосы черные, сразу видно — сын степи.
— Помоги, дархан-ага, небом молю! — заговорил, не поднимая головы, гость. — Люди говорят, мечи ты волшебные куешь, всякий человек с таким мечом великим станет, дела великие творить будет. Хочу я народ свой объединить, все семьи, чтобы стали они одной семьей, хочу его сильным сделать, как мой народ того заслуживает…
— Достойная цель, — говорит коваль, а старик в углу сидит, головой кивает, в бороду улыбается. Люб ему кочевник, ой как люб. — Выбирай, какой меч тебе надо?
Вскочил гость, закрутил головой да схватил со стены первый попавшийся клинок.
— Хорошо, будет тебе кончар. Погости у меня месяц, — сказал коваль, рассматривая выбранный меч.
Спустя месяц ускакал гость в степь и, действительно, огнем и мечом объединил свой народ, да только не остановился на том, стал на соседей набеги совершать. Был простым пастухом — стал каганом. Прислал ковалю и он подарок: четки из нефрита, вина редкостные да халат парчовый, золотом расшитый. Старику же гонец ноги расцеловал и что-то прошептал на своем языке. Доволен старик остался, куда довольнее коваля.

Вот уж год к концу подходит, уже десять раз луна умереть успела с той поры, как старик ковалю слова заветные сказал, приходят в кузню сразу трое. Все трое крепкие, светловолосые. Все трое хмурые. Разные, но сразу видно, что братья.
Отвесили они кузнецу земной поклон, со старцем тоже поздоровались, поклонились ему, и старший из братьев заговорил:
— Беда в наши земли пришла, кузнец, со всех сторон одолевают нас вороги. С севера, с запада, с востока. Из лесов идут, из степи скачут, по рекам сплавляются. Жгут дома, жен да детей в полон уводят. Дай нам мечи, кузнец, семьи защищать.
— Выбирайте, — говорит коваль. — Это дело святое. Как я вам отказать могу? Выбирайте и погостите у меня, я вам каждому по мечу скую, чтобы в руке не просто лежал, а продолжением ее был, чтобы жил с вами одной жизнью.
— Некогда нам ждать, — с кровью выплюнул слова младший. — И так уже две недели нас на заставах нет, и так без защиты рубежи стоят.
Сказал, а сам с ненавистью на кончар смотрит.
— Дай мне этот клинок, кузнец, — говорит младший, а следом за ним и средний со старшим себе клинки выбрали. Младший, гибкий да жилистый, взял себе длинный тяжелый килич, что по соседству с кончаром висел. Старший, высокий да статный, снял со стены тяжелый длинный меч, почти как тот, что рыжеволосый купец выбрал, только длиннее на пару ладоней, для конного боя годный. А средний, самый широкий в кости из братьев, поднял клевец, стоявший в углу.
— Не знаю, как к вам, братья, а ко мне соседи в гости не в кожанках да кольчугах заглядывают. С ног до головы с железом укрылись, мечом их и не пробить.
— Говори, кузнец, назови свою цену, — вновь заговорил старший и высыпал на наковальню горсть самоцветов.
Молча сгреб коваль самоцветы в кошель и вернул обратно.
— Не могу я с вас платы взять, на святое дело оружие берете, о какой цене речь?
И так, и этак уговаривал старик братьев задержаться, дать ковалю время.
— С новыми клинками вам и в князья дорога будет. И земли свои отстоите, и соседей вовек отвадите в набеги ходить.
— У князей своя забота, у нас своя, — отрезал старший. — Нам — землю беречь. Им — народом править. Так было, так будет, и не нам устои менять. Спешим мы, старец, некогда ждать нам.
Поклонились братья ему да разъехались, каждый на свою заставу: старший — на север, моря да реки от хищных конунгов беречь, средний — на запад, князей да рыцарей встречать, а младший — на юга, где степь с полями граничит.
Но, видно, не так сильны были клинки, выкованные просто, без колдовского напутствия: защитить рубежи они помогали, а вот в большие люди братья что-то не выбились, так порубежниками и остались.

С той поры, как братья ушли, коваль совсем сон потерял. Понял он, кто братьям жить не дает, рубежи их тревожит. Понял, а поделать-то уже и не мог ничего, обратно время не отмотаешь. Хотел у старика спросить, почему так вышло, а нет его. Ушел в мир, за новыми гостями. Сел коваль на ларь, стал думать, как дело исправить. Задумался да не заметил, как в кузню человек зашел.
Зашел в кузню мужик простой, каких сотни кругом. В латаных портах, поршнях стоптанных, рубахе да кожухе. Вошел, стоит, шапку в руках мнет, на стены смотрит.
— Здравствуй, гость дорогой, — сказал коваль, вставая с ларя.
— И тебе здравствовать, мастер, — ответил мужик. — Слышал я, коваль ты знатный, что угодно так выкуешь, что оно само всё дело делает?
Улыбнулся коваль, приятно такое услыхать.
— Я вот что пришел. Мы тут с братьями дом поставили недалече, хотим скотину завести, делом заняться. Вот думаем: ехать к бате забирать старые косы да вилы или ты нам новые скуешь? Я бы за старыми поехал, они и привычны, да и денег жаль, врать не буду. Но тебя в станице так расхваливают, что братья меня уговорили к тебе заглянуть. Да что-то думается, что зря я пришел, ты же только кровью торгуешь.
Только сказал, как старик на пороге появился. Появился и говорит:
— Ты это чего, сиволапый, себе позволяешь, почто мастера обижаешь? Не нравится — вали отсель.
Мужик обиделся, уйти хотел, да коваль ему руку на плечо положил.
— Не серчай, договоримся. Что я, не человек, что ли? Работа несложная, а нужная. Много не возьму, но и ты меня не обидь, уговор?
Скривился тут старик, как от зубной боли, но промолчал. А коваль с мужиком и не заметили этой гримасы.
Взялся коваль косу делать. Кует, слова заветные напевает, а старик в углу что-то нашептывает. Работал-работал коваль, пел волшебные песни и не заметил, как вместо косы бердыш сковал.
— О, как! — удивился коваль. — Да, давненько я не ковал косы, давай, что ли, вилы сначала сработаю.
Достал кусок железа, начал над ним колдовать, а старик опять что-то бормочет.
Удар за ударом, смотрит коваль внимательно на заготовку, вроде всё верно делает, начал слова заветные петь. Только запел, как дело наперекосяк пошло: не успел опомниться, а из отличных вил трезубец вышел.
— И как я ими работать буду? — возмутился мужик. — Они же прямые да все в зубцах. Эх ты, горе-мастер.
— Подожди, отвык я от такой работы, — извинился перед мужиком коваль. — Дай лопату попробую сковать.
И вновь стучит коваль молотом по наковальне, а старичок что-то в углу нашептывает. И повторилась бы история, сковал бы мастер секиру какую-нибудь вместо лопаты, да только стрельнул уголек в печи, да так неудачно, что ровно в коваля отлетел да ужалил. Дернулся коваль и уронил себе молот на ногу.
Прыгает коваль по кузне, матом благим орет, а у самого слезы из глаз текут. Вдруг видит: чёрт в углу сидит и шепчет что-то. Моргнул, нет чёртяки, только старик там, еще моргнул — опять чёрт. Схватил коваль старика за шиворот да потащил на двор.
— Это ж что ты, скотина хвостатая, удумал. Решил моими руками роду людскому вредить? Пшел отсюда, пока я тебя клещами за рога не схватил да в печь не сунул.
Дал коваль пинка чёрту, с того стариковский облик и слетел в тот же миг. Начал было чёрт что-то лепетать, мол, как лучше хотел, да коваль его слушать и не думал. Взял молот тяжелый, размахнулся… Чёрта и след простыл.
А коваль к вечеру мужику и косу сковал, и вилы, и лопату, да не одну — сколько надо им было, столько и сковал. А слова заветные, без чёрта под боком сказанные, только пользу людям нести стали. Вернулся коваль в село, от греха подальше, да зарекся над оружием колдовать впредь.
— Дом построить, сена накосить, колодец выкопать, телегу починить — это я всегда рад помочь. А вот друг друга убивать — как-нибудь без меня обходитесь, — отвечал коваль всякий раз, как его просили над клинком поколдовать, пусть даже над пустяшным, даже над ножом засапожным. Крепко он слова мужика запомнил, не желал больше кровью торговать.